России XVIII – XIX веков

«Записки», несомненно, самая ценная часть обширного литературного наследства Екатерины II. Вызванная особенностью жанра необычная искренность воспоминаний отнюдь не противоречила нескрываемому желанию императрицы оправдаться перед потомством. Одна из редакций воспоминаний посвящена интимному другу Екатерины баронессе Брюс, другая – князю Черкасову. Наконец, более полная редакция хранилась в пакете с надписью: «Его императорскому высочеству великому князю Павлу Петровичу, моему любезнейшему сыну».

Перед читателем «Записок» открывается механизм русского самодержавия XVIII века, бесконечная цепь мелких придворных сплетен, каждая из которых может стать важным событием в жизни русских верхов того времени.[9]

Придворная жизнь, какой её вспоминает Екатерина, подобна причудливой фантасмагории, где здравое и безумное смешивается в разных сочетаниях, легко переходя одно в другое: «Однажды я вошла в покои его императорского высочества, я была поражена при виде здоровой крысы, которую он велел повесить, и всей обстановки казни внутри кабинета, который он велел себе устроить при помощи перегородки. Я спросила, что это значило; он мне сказал тогда, что эта крыса совершила уголовное преступление и подлежит строжайшей казни по военным законам: она перелезла через вал картонной крепости, которая была у него на столе в этом кабинете, и съела двух часовых на карауле, на одном из бастионов, сделанных из крахмала, он велел судить преступника по законам судебного времени; великий князь добавил, что его легавая собака поймала крысу, и что тотчас же она была повешена, как я её вижу, и что она останется, выставленная на показ публике в течении трёх дней для назидания. Я не смогла удержаться, чтобы не расхохотаться над этим сумасбродством, но это очень ему не понравилось: он придавал всему этому большую важность. Я удалилась и прикрылась моим женским незнанием военных законов, однако он не переставал дуться на меня за мой хохот».[10]

Сообщения о балах, сплетнях, грязных интригах перемежаются с новостями о Семилетней войне. Здесь и официальная ложь, и правда, которую говорят на ухо, и невероятное искажение событий: «В августе месяце (1758 г.) мы узнали в Ораниенбауме, что 14-го было дано сражение при Цорндорфе, одно из самых кровопролитных за этот век, потому что каждая из сторон насчитывала более двадцати тысяч человек убитыми и пропавшими. Наша потеря в офицерах была значительна и превосходила 1200. Нам объявили об этом сражении как о выигранном, но на ухо говорили друг другу, что с обеих сторон потери были равные, что в течении трёх дней ни одна из армий не могла приписать себе выигрыш сражения, что наконец, на третий день прусский король велел служить молебствие в своём лагере, а генерал Фермор (русский командующий) – на поле сражения. Горе императрицы и уныние всего города было велико, когда узнали все подробности этого кровавого дня, где многие потеряли своих близких, друзей и знакомых; долго слышны были сожаления об этом дне, много генералов было убито, ранено и взято в плен. Наконец, было признано, что генерал Фермор вёл дела совсем не по-военному и без всякого искусства. Войско его ненавидело и не имело к нему ни малейшего доверия. Двор его отозвал и назначил генерала графа Петра Салтыкова…»[11]

Положение Екатерины в Петербурге было ужасно. С одной стороны, её мать, сварливая немка, алчная, мелочная, педантичная, награждавшая её пощёчинами и отбиравшая у неё новые платья, чтобы присвоить их себе; с другой – императрица Елизавета, бой-баба, крикливая, грубая, всегда под хмельком, ревнивая, завистливая, заставлявшая следить за каждым шагом молодой великой княгини, передавать каждое её слово, исполненная подозрений, - и всё это после того, как дала ей в мужья самого большого олуха своего времени. Узница в своём дворце, Екатерина ничего не смеет делать без разрешения. Если она оплакивает смерть своего отца, императрица посылает ей сказать, что довольно плакать, что «её отец не был королём, чтоб оплакивать его более недели». Если она проявляет дружеское чувство к какой-нибудь фрейлине, приставленной к ней, она может быть уверена, что фрейлину эту отстранят. Если она привязывается к какому-нибудь преданному слуге, - все основания думать, что того выгонят.[12]

Мемуары Екатерины II позволяют сделать ряд наблюдений о государственных переворотах в России. Кроме пяти «больших переворотов» 1725-1801гг., целью которых была перемена императора, в XVIII в, происходило множество переворотов более мелких: смены и аресты министров, свержение фаворитов. Катаклизмы, аресты, заговоры стали естественной формой сколь-нибудь значительных перемен в государстве. Екатерина ещё до восшествия на престол наблюдает эти порядки и не скрывает в «Записках» отрицательного к ним отношения.[13]

Христианство на Руси до 988 года.
С самого момента своего возникновения на долю русской православной церкви выпало утверждать себя в среде, сохранявшей вполне развитые дохристианские - языческие традиции. Существование этой, уже устоявшейся веками культуры продолжалось и в дальнейшем, чему способствовали относительная стабильность общинно - патриархальных отношений и св ...

Выводы
В IX – XIII вв. в Европе проходил бурный процесс образования и самоопределения средневековых городов. Среди факторов, повлиявших на появление городов, можно назвать позднеримские правовые институты, продолжившие своё существование в городах романизированных областей Европы, равно как и вотчинное право, внёсшее свои особенности в становл ...

Судебник 1550 г. и реформы управления
На первом Земском соборе Иван IV принял решение о создании нового правового кодекса - Судебника, который был принят в 1550 году. В основу был положен предыдущий Судебник 1497 года. В 1551 году Судебник был утвержден Стоглавым собором, созванным по инициативе царя Ивана IV Грозного. В Судебнике 1550 года из 100 статей большая часть посв ...