22 апреля Николай I отдал распоряжение об аресте петрашевцев, а 26 апреля 1849 г.был объявлен манифест о начале венгерского похода. Близость этих двух дат не была случайностью. Выступая на вооруженное подавле­ние европейской революции, царизм — эта «великая опора европейской реакции»[22] — обеспечивал свой далеко не проч­ный тыл.

События 1848 г. в Европе усугубили ту напряженность внутреннего положения, которая сложилась в то время в России.

Через русскую и иностранную периодическую печать, из ча­стной переписки, от приезжающих из-за границы, путем пря­мого контакта с жителями пограничных районов информация о происходящем получала широкое распространение. Царизм мобилизует все средства, чтобы оградиться от Европы: от пря­мого запрещения въезда иностранцев до введения чрезвычай­ных цензурных мер. Так называемый Меныниковский комитет требовал от журналов содействия «правительству в охранении публики от заражения идеями, вредными нравственности и об­щественному порядку». Для реализации этих требований 2 ап­реля 1848 г. учреждается Бутурлинский комитет по делам пе­чати, устанавливающий неограниченный цензурный террор. Даже теоретик «официальной народности» министр просвеще­ния С. С. Уваров оказывается для того времени недостаточно консервативным и заменяется воинствующим реакционером П. А. Ширинским-Шихматрвым.

Но никакие охранительные меры не могли остановить развития русского общественного движения, активизируемого вли­янием революционных событий. Идет дальнейшее размежева­ние общественных течений. Славянофилы восприняли револю­цию 1848 г. как грозное предупреждение России о пагубности европейского пути, ведущего к «язве пролетариатства» и следу­ющей за этим «анархии». В сохранении самобытности России, нерушимости самодержавия, в отказе от всяких политических преобразований, якобы приведших Европу к полному банкрот­ству, видели они спасение России. Отвращение славянофилов от всего европейского доходило до смешного, поскольку «евро­пейское» воспринималось ими как «революционное». Наиболее воинствующие из них, вроде Константина Аксакова, требуя воз­врата к истинно русским «спасительным началам», демонстра­тивно отпустили бороды и обрядились в русские старинные кафтаны pi мурмолки. С восторгом и энтузиазмом приветствуя контрреволюционный поход царизма в Венгрию, славянофилы объединились с такими апологетами самодержавия, как Шевырев и Погодин.

Одновременно выявились классовые позиции либералов-за­падников, которых сближало со славянофилами резко отрица­тельное отношение к революционным методам борьбы, стремле­ние разрешить вопрос о крепостном праве путем мирных ре­форм.

Наиболее отчетливо эти настроения проявились у В. П. Бот­кина, П. В. Анненкова и особенно у Б. Н. Чичерина, тогда еще студента Московского университета. С воодушевлением встретив известия о Февральской революции в Париже, он был как «гро­мовым ударом» поражен июньским восстанием парижского про­летариата. По его мнению, это было выступление «разнуздан­ной толпы, готовой ниспровергнуть те самые учреждения, кото­рые были для них созданы».

Непосредственный свидетель революционных событий в Ита­лии и Франции, очевидец трагических июньских дней, Герцен тоже пережил чувство глубочайшего разочарования во всем происходящем. Но скептицизм Герцена не имел ничего общего со скептицизмом либералов-западников, отрекшихся от револю­ции. Социальный смысл его с предельной глубиной объяснил В. И. Ленин: «Духовный крах Герцена, его глубокий скепти­цизм и пессимизм после 1848 года был крахом буржуазных ил­люзий в социализме. Духовная драма Герцена была порожде­нием и отражением той всемирно-исторической эпохи, когда ре­волюционность буржуазной демократии уже умирала (в Евро­пе), а революционность социалистического пролетариата еще не созрела»[23]. В то время как Чичерин проклинал «разнузданную толпу», посмевшую посягнуть на республиканские учреждения, Герцен проклинал «мир оппозиции, мир парламентских драк, либеральных форм — тот же падающий мир», прикрывающий социальное порабощение трудящихся масс. В этот критический момент своего идейного развития Герцен, убедившись в контрре­волюционной сущности либеральной буржуазии, бессилии де­мократии, пришел к выводу, что осуществление социалистиче­ского идеала для умирающей европейской цивилизации — воп­рос отдаленного будущего. Но если Белинский к концу жизни, будучи не удовлетворен абстрактной отвлеченностью, чисто про­светительным характером утопического социализма, шел в своих теоретических исканиях в направлении к пониманию социализ­ма как естественноисторической закономерности общественного развития, связанной с материальными интересами наиболее уг­нетенного класса буржуазного общества, то Герцен под влияни­ем исхода революции 1848 г. и утраты веры в социалистическое будущее Европы пришел к идее «русского», «крестьянского со­циализма».

Социальная борьба и укрепление государственной власти при Иване IV Грозном. Реформы 50-х гг. Опричнина. В преддверии реформ.
Правление Ивана Грозного имело огромное значение для русской истории, для дальнейшего укрепления Русского государства и самодержавной власти. Политика Ивана IV прошла как бы два этапа: реформы 50-х гг. усилили самодержавную власть, ограниченную сословно-представительными учреждениями в центре и на местах; затем опричнина стала попыткой ...

Теоретический вопрос
О каком виде наказания, предусмотренным уголовным законодательством во второй половине 19 в., идет речь в каждом из отрывков: А. «Режим содержания был весьма различным. Активно применялся труд заключенных. За нарушение дисциплины к ним могли применять розги (до 50 ударов), трехдневный перевод на хлеб и воду, помещение в карцер сроком д ...

Наступательная фаза Сталинградской битвы. Подготовка советского командования к контрнаступлению под Сталинградом
Выполняя указания Верховного Главнокомандования, советские войска летом и осенью 1942 г. активными операциями сковывали силы врага и на других стратегических направлениях. Советские Вооруженные Силы нанесли ряд сильных ударов и провели несколько частных наступательных операций, лишая противника возможности перебрасывать свои войска из г ...